Больничная палата. Шесть коек с тумбочками. Стол у окна и один
тяжеленный стул. Старенькие кровати
застелены почти новым чистеньким бельем и даже сверху покрыты
веселенькими пикейными покрывалами. В палате особо выделяются три
обитательницы: Валентина, Нина, Шура. Отчеств здесь как-то не касались, а
посему к именам полагалась вполне понятная извечно русская приставка «баба».
Это оправдывалось тем, что женщинам за 70. Статус всеми признанного палатного
старосты негласно утвердился за Валентиной. Это высокая, дородная женщина с
копешкой вьющихся темных с проседью волос. С виду суровая, но по натуре добрая
и отзывчивая. У Валентины сахарный диабет. На этом фоне отказали ноги- отекшие
ступни не давали возможности передвигаться. Однако через несколько процедур
баба Валя, пусть с помощью трости, вполне сносно стала добираться до столовой,
процедурной и даже умудрялась в ванной заниматься мелкими постирушками. Она
словоохотлива. В вечерние часы, когда все процедуры выполнены, свидания с
родными состоялись, остаются посиделки. Разговоры в основном за жизнь. Вот
ею-то как раз баба Валя довольна и не была.
- Зря белый свет копчу,- говорит она , поудобнее усаживаясь на
скрипучую кровать.
- Ну кому я така нужна? Сахар постоянно высокий, почки больные, ноги
еле-еле. Инсульт был. А в хозяйстве работать нужно.
- Мужик поди есть, пусть хозяйствует. Или тоже больной? -
Ой, мама моя, лучше про его и не кажи. Смолоду за воротник закладыват.
- Чо живешь столь лет? Давно уж послала б куда
подальше.
- Оно так. Дак ведь как женились, хозяйством
обросли. Корову справили, свиней, дом построили. В Читинской области тогда
жили. Жалко-то хозяйства. После детки народились: Верка, Степка, Алешка. А
моему олуху один свет в окошке - поллитра. Куда тольки не прятала …аж в огороде
меж грядей. Все одно найдет, проклятущий. Да если б тольки эта беда. Ой,
бабоньки, не знамо, за каки грехи столь горя приняла. Старшая Вера на медсестру
выучилась. Оно бы радость. Да легкие у нее заболели. Выкачивали жидкость
какую-то. Все равно померла. Дочу сиротой оставила. Теперь все помогаем, как
можем. Средний Степка под машину попал. На коляске теперь - ноженьки не ходят.
Правда, работат. Но каки там заработки у инвалида. Слава богу, Алешка молодцом.
В Читинской после этой дурацкой перестройки, чтоб имя пусто было, все совхозы
порушили, совсем плохо жить стало. Переехал сынок в Слюдянку к теще на поклон.
На работу устроился. Ну и мы старые следом. Попродали что могли. Здесь дом
засыпной купили. Подремонтировали. А
потом подмогли Алешке. Машинешку купили имя. Трое ребятишек у его. Дом стали
строить здесь же, в ограде. Обживаются потихоньку. Пусть хоть у них все
сладится бравенько. А нам-то с нашими болячками
ничего уже не надо. Но пока бог не прибрал, надо изо всей мочи себя
держать. Чтобы, как говориться, бревном не лежать. Иначе уж точно, словно валун
у калитки,- всяк запнется и все бестолку. Вон как Шура,- кивнула она на крайнюю
койку.
- Не хочет сама себя в руки взять: подтягиваться,
садиться, держась за веревку… Тут намедни выписали баушку… Во где воля, я
извиняюсь. Обе ноги отрезаны. Так ведь сама садилась, сама перебиралась на
коляску. Еще и нас подбадривала. Вот это женщина, я понимаю!
Зазвенел телефон. Осторожно, как что-то ценное,
вытащила Валентина из кармана мобильник. -
Алле… А, сынок, привет. Да ниче. Хожу потихонечку со своей клюкой. Не, ниче
сильно не надо. Грибочки-то жарили? Их бы я поела. Завтра принесете…ну и
бравенько. Не, не сок и помидоры еще есть– вон полный холодильник всего. А как
там у вас дела? Ты деду скажи, пусть горло не заливат, а то приду, браво с имя
поговорю. Света не взвидит. Так и скажи. Ну ладно, сынок, припозднились уже,
пока. - И уже товаркам: - Гляди-ко, Нина уже храпака дает, приморилась.
Нина – женщина
высокая. И как все стесняющиеся своего роста, сутулая. Седые волосы
заплетены в косу. Речь чистая грамотная. Видно, много читала, с книжками
дружит. Муж давно умер. Живет одна в квартире. Но это официально. А вообще
обитает в семье дочери. Взрослые работают вахтовым методом, потому на попечении
бабушки внук и внучка. Привезли Нину на «Скорой» с приступом астмы.
Сопровождало ее все семейство. Одиннадцатилетний внук цепко держался за бабину
руку и все заглядывал в глаза – не лучше ли стало. Взрослая внучка поудобнее
устраивала подушки. Дочь руками пыталась согреть озябшие старческие ноги.
После первой же системы больной стало легче. Ее
напичкали таблетками, уколами. А родным посоветовали отправиться домой:
опасность миновала. Явились они, правда, с утра пораньше с полными сумками
всякой снеди, одеждой, подушкой…
Вечером баба Нина все сокрушалась: «Мне мои путевку
в Аршан купили. Вы подумайте, через неделю я должна там появиться, а сама в
больнице кровать протираю. Ну не обидно ли?»
- Нашла беду…пусть на другой срок передвинут…
- Да никак нельзя. Дочь с зятем на работу должны
уехать. А я ведь с детьми…
Разудалой мелодией опять запел телефон. Баба Нина
ловко приспособила «Нокию» к ушку.
-Да, да слышно. Отдали путевку? Почему? Ага…я на
отдых, вы на работу, а ребята? Как это
не моя проблема? Ну ладно, ладно, ты не кричи. Тебя ведь не переспоришь.
Уговорили. Как выпишут, поеду. Да поеду, сказала же…Что съела? Икру? Ем,
уж больно банка большая. Ну доедаю,
доедаю….Ничего не надо. Часто ко мне не мотайтесь, своих дел полно… вот поспорь
с ними ,-это уже соседкам по палате,- не твоя, талдычат, проблема… -И хоть
говорила она об этом ворчливо и вроде недовольно, между тем чувствовалось, рада,
что дети любят ее и заботятся.
Беседу прервал глуховатый голос:
-Пить…дайте пить… пить…
-Ну, наша Шура выспалась,- сказала Валентина,
-теперь покоя не жди.
-Наверное, сахар воду просит.
-У меня тоже сахар, а я ведь столько не пью. – Валентина
подошла к крайней койке, на которой лежала полуголая женщина. - Вот как ее
поить? Итак, памперсы мокрые. Глянь-ка,
она их уже сдернула. Руками шарится -
видать, мочой все разъело. Болит.
- Пить… дайте пить…
- Что с тобой, милая, делать, не знаю. Ну на, попей,-
протянула из чашки трубочку женщине в рот. Ведь и жалко тоже. А с другой
стороны нянечки уж замучились ей белье менять, потягай-ка такую. Да и Ленка,
чай, не успевает эти памперсы носить. Давеча говорила – уже 30 тысяч проссали.
Ну а куда деться – мать все-таки. Сиделку бы ей…
У бабы Шуры тоже сахарный диабет. Одну ногу по
колено отрезали. В больницу она попала с инсультом. Благодаря усилиям медиков
недуг отступил. Женщина стала понемногу разговаривать, работать руками… Но
основная доминанта была направлена только на пить. Вся ее нынешняя жизнь как
раз и заключалась в двух фазах: спать и пить. К еде она относилась почти
равнодушно. Колбасу, которая уже неделю лежала в холодильнике, ей было тяжело
жевать. Поэтому, когда предлагали хоть кусочек, отказывалась. Чуть-чуть
принимала кашку, которую раздатчица или нянечка с уговорами умели в нее
втолкнуть. А потом все та же музыка: «пить»…Вот и весь рацион.
-Ей бы бульончику куриного,- говорили меж собой
соседки по палате,- да мясца мягонького…
-Приносила как-то дочка, -сказала Валентина,
-Шура-то с удовольствием. Да как-то видела Лена ей персик с ложечки давала.
- Значит, и надо носить то, что ей в аппетит, скорей
поправится.
- Устала от нее дочка. Я давеча с ей разговаривала,-
сказала баба Валя,- так она жаловалась, что мать всегда вредной была. Нет бы
где самой себе помочь, не хочет. А сейчас, конечно, мышцы ослабели, теперь, как
тряпичная кукла. А Ленке тоже трудно. У нее еще одна ненормальная дома - дочка.
Тоже головная боль. Уйдут на работу, не знают, к чему придут.
- Конечно, -согласились обитательницы палаты,- бабе
Шуре надо стараться выкарабкиваться. Нога есть, обе руки действуют… Поесть сама
могла бы, да и судно подложить, чтобы в памперсах не париться… А, может, ей
просто жить не хочется?
Наутро пришла дочь.
-Ну как у вас тут?
- Лена,
пролежни у Шуры. Да и памперсы снимает, видно, зудится у нее все. Подмывать ее
кажын день надо,- поделилась Валентина.- Плачет она, больно наверное.
- Принесла
я спирт с шампунью, сейчас протру.- Она скинула одеяло с больного тельца,
обнажив сухонькую ногу, култышку и черные от уколов руки .-Давай,
поворачивайся…Ну что брыкаешься? Поворачивайся говорю.
Голова у
старухи явно не соображала. Она размахивала рукой, пытаясь снова и снова
достать чашку с водой.
-Будешь ты
мне еще руками махать,.. -Лена приподняла мать и с силой бросила на кровать
левым боком.- Лежи, как я сказала…-Потом последовал бросок на другой бок.
Наконец протертую и подмазанную бабу Шуру одели в памперс. Правда, почему-то
никто не догадался помыть ей лицо. Наверное это была уже не основная часть ее
тела.
После такой
«помывки» дочь вытащила коробочку сухого пюре, плеснула туда кипятка и
попыталась накормить мать. Но та замотала головой: «Не хочу. Дайте пить…»
- Яйцо
будешь?
- Не хочу.
Дайте пить…
-
Сил уже нет, сказала дочь, -Она очень несознательная. И
всегда такая была. А ведь учительницей работала, должна все понимать. Как же я
измучилась. Хоть в петлю лезь. Кто бы знал, сколько денег в нее всадили.
Лекарства-то теперь не копеечные. Но ведь она самой себе помогать не хочет. Уж
не знаю, что и делать.
Назавтра
бабе Шуре стало хуже. Она спала весь день. Даже ни разу не попросила пить.
Дыхание было жестким, иногда прерывалось
стонами. Утром собрался консилиум. Ходячих больных распределили по другим палатам
– у бедолаги случился второй инсульт. Дочь уже прикидывала, как хоронить и где,
не оставляя матери шансов на выживание. Наверное, лучше других понимала ее
состояние…
Утро
следующего дня было голубым и солнечным. Нина по пути в умывалку заглянула в «родную»
палату. Крайняя кровать была завалена одеялами. Баба Шура умерла. Ждали дочь,
чтобы отдать никому не нужное тело. Тело, которое когда-то любило, учило
ребятишек, рожало и вскармливало детей, дарило им подарки, отдавало лучший
кусочек, заботилось о них. Теперь оно, искореженное болезнью, валялось на
казенной койке, под казенными одеялами. Сильно-то за ним никто не спешил.
Выполнила
ли баба Шура то, за чем приходила на этот свет? Делилась ли теплом своей души,
творила ли в жизни добро, помогала ли другим? Дочь в этих оценках субъективна
(отцы и дети не всегда понимают друг друга), а нам неведомо. Скорей, наверное,
не ангелом в этом мире была. Ангелы, говорят, уходят тихо, не мучаясь. Но как
бы то ни было, она – МАТЬ, подарившая жизнь дочери, давшая ей возможность
учиться, стать уважаемым человеком. Одно это уже требует к женщине особого
уважения, в каком бы состоянии она не находилась и как бы неадекватно себя не
вела вследствие болезни. А вместо этого, как сказала баба Валя, стала валуном у
калитки. Все запинались, и никто не жалел. Потому что ОБУЗА.
Закрыла
Нина дверь в палату. На глаза навернулись слезы. Не страшна старость, страшна
ненужность.
- Господи,-
тихонько сказала она, -пошли мне здоровья и сил, чтобы до конца дней своих я
смогла бы сама за собой смотреть и никому не быть в тягость.
На следующий день Валентина ушла наводить порядок домой, до
следующего курса лечения. Нину выписали тоже. Она уехала поправлять здоровье в
Аршан.
Лариса Осокина
Комментариев нет:
Отправить комментарий