ИЗВЕДЁНЫШ

-Папка, папка едет! Мам, иди сюда, - радостно кричал десятилетний Павлушка:  белобрысый, голубоглазый крепыш. Отца он ждал третий день в надежде, что из Читы, куда тот уехал проведать мать, он привезёт сыну моднячие джинсы и целую корзинку вкусностей, коими бабуля всякий раз с оказией посылала любимому внучку. Люба тоже вышла за ограду, радуясь, что долгий путь Сергея наконец-то закончился, и её волнениям пришёл конец. Заслонив ладошкой от солнца глаза, она с нетерпением глядела на дорогу, по которой быстро катил знакомый зелёный УАЗик. Только успел Сергей вылезти из машины, как Пашка бросился ему на шею.

-Скучал шибко што ль?

-А то. Третий день у калитки сторожу. Привёз гостинцы?

-Джинсы? Привёз, правда одни. Понравятся тебе, точно.

-У-у. Ты ж двое обещал...

-Обещалка кончилась, - пошутил отец.- Покупал пару, остались вот одни.

Тут Люба встрепенулась. Заглядывая мужу в глаза, тихонько спросила:

-Может, у тебя где сыночек растёт? Так скажи. Лучше всё по правде.

-Ты что, мать, ополоумела? Нет у меня, кроме вас с Пашкой, ни жены, ни детей. Вот, дурища, чего удумала...

Сергей вытащил из баула пакет, отдал сыну: «Примерь – не малы ли? А это тебе...» Он подал жене весёлый, расписанный подсолнухами сарафан. «К сожалению, подарки все.»

-Как все, - удивился Пашка. – Ты ведь к бабуле ездил. А она всегда целую корзину постряпушек, да конфет всяких посылает.

-Не занедужила, случаем, матушка? – Взволновалась Люба.

-Всё хорошо. Она себе столько дел напридумывала, что некогда хворать: и шьёт, и вяжет. Книжки читает. Ещё успевает подружкам помочь – тут они втроём квартиру ремонтировали, представляешь? Так что за неё не волнуйся.

-А что тогда внука без гостинца оставила?

-Да были гостинцы, были. Пошли в дом. Умоюсь с дороги, чаю попью, тогда всё и расскажу.

-Чего ж только «умоюсь». Третий день, тебя дожидаючи, баню топим. Сейчас бельишко чистенькое подам. Иди сразу туда. Пока дорожную пыль смываешь, на стол накрою, проголодался, поди.

-Да уж... Как дома-то хорошо.

Летний вечер отдавал собранное за весь жаркий день ласковое тепло. Заходящее солнце подрумянивало облака. Пряно пахло огородной травой и цветами, растущими вдоль зелёной площадки малого дворика. Здесь стоял стол с деревенскими резными лавками. Их смастерил сам Сергей. На траве натужно вздыхал пузатый горячий самовар, приглашая хозяев к трапезе. Люба постелила узорчатую клеёнку, расставила приборы. Любили они вот так семьёй почаёвничать под старой яблоней.

-Мам, смотри, какая красотища, - Пашка крутился рядом в новых брючатах, от радости не зная, каким боком показаться. – Гляди, сколько ярлыков блестящих понавешено. Мода такая...

-Годи, сын не до тебя. Люба наставляла на стол всё, что приготовила к приезду мужа: салаты, холодец, запеченную в духовке курицу. Нарезала колбасу и сыр, горкой выложила в тарелку солёных огурчиков. В центр поставила поллитровочку – с устатку, да после баньки в самый раз.

-Ха, думаешь, папка всё это осилит? Лучше на джинсы мои глянь, - приставал Пашка к матери. – Красоту не замечаешь.

-Глянула. Хорошие брюки, только побрякушек больно много.

-Ничего ты не понимаешь. Это – писк моды, - обиделся сын.

-Ну, раз писк, иди мой руки. Отец уже идёт, ужинать будем.

Раскрасневшийся после банного действа, Сергей чинно сел  во главе стола. Отдышался.

- Вот уж правду говорят: банька и попарит, и всё  в тебе исправит... А ты, Любань, как на Маланьину свадьбу стол наготовила. Куда столько?

-Как уезжаешь из дому, всё кажется, голодный. Вот и расстаралась.

-Спасибо тебе, родная за беспокойство и за ласку. А ну, Павло, налетай – вон тебе сколько вкусненького. Поди, мать ещё и пирог испекла?

-А как же, чаёк сладенькое любит.

Налив себе и жене по рюмочке, Сергей, вдруг тяжело вздохнув, сказал:

-Давай, мать, выпьем за то, чтобы власть наша наконец опомнилась, да оборотилась лицом к людям простым.

-Чевой-то тебя в политику потянуло? Плохая тебе житуха?

-Мы с тобой ещё в силе, работаем, оттого и стол хлебосольный. Хотя... у меня два высших образования, а я за баранкой хлеб зарабатываю. Днём и ночью мотаюсь, как хозяева прикажут. Но это ладно, Пашка хоть нужды не знает. Видала б ты, как у нас на Руси ещё люди маются...- Сергей одним махом опрокинул в рот водку и смачно захрустел огурчиком. – Понимаешь, в городе жизнь худо – бедно теплится. Работёнку найти можно, хоть и за небогатую плату. А на селе...Всё порушили. Кто силён ушёл, немощь прозябает. Глядеть на это, хлебушек в глотку не лезет. –Сергей налил себе ещё водки, выпил.

А ты расскажи, облегчи сердце.

-Вот и хочу...Поехал я из Читы домой. Да, Пашка, с гостинцами – чуть не полный багажник. А водички взять не догадался. Солнце припекает, в машине духотища. Во рту всё пересохло. Гляжу, справа домишки показались. Обрадовался, деревня, видать. Счас водой разживусь. Подъезжаю ближе- батюшки светы... Точно меж глаз деревня сутожилась. Здесь когда-то, видно, ферма была. А теперь всё порушено. Кирпичные остовы, как скелеты, стоят. Внутри, где коровки, да телята глаз радовали, поросло всё сорной травой, которая здесь и зеленеть-то не схотела. Стоит жёлто-бурая, словно сама печалью исходится. Такое только в кино про войну и видел.

Недалече хат пять соседствуют. Тоже, бедолаги, скособочившиеся, как грибы перестарки. Кое-где полусгнившие заборы кольями выпячиваются. Лишь у одной избёнки огородец увидел. Картошка, да морковка растут, да и те мокрец оседлал. Другие хатёнки травищей позаросли, чуть окошки виднеются. Подъехал я к избе с огородом. Уж здесь, думаю, всяко разно люд обитает. И правда, гляжу, бабушка старенькая ковыляет, помогая немощным ногам почерневшей клюкой. Голова выцветшей косынкой повязана, открывая спереди седые слежалые пряди. Одежонка старенькая – заплаточки с лоскуточками беседуют.

-Боже праведный, в кои веки гоштя пошлал. Мил челаэк,- шепелявила она беззубым ртом. – Каким ветром жанешло? Ж добром ли ?

- Она оперлась рукой на палку. Мне стало не по себе. Не рука вовсе, а обтянутые почерневшей полупрозрачной кожицей кости. Да и густо морщинистое лицо с маленькими под набрякшими веками водянистыми глазёнками – всё говорило, что здесь нужду в воде топят. Поистине: какова деревня, такова и обрядня.

-Здравствуй, бабушка! Жажда заставила свернуть с пути. Напои водичкой, будь ласка. Да с собой, если можно. маленько дай.

-Дам, дам... Ты шперва в ижбу-то жайди. У наш гошть – не в глажу кошть. Не побрежгуй чайком-то.

И тут я увидел – к машине со всех ног бежал человечек. То ли мужик маленького росточка, то ли мальчонка во взрослой одежонке. Когда совсем близко оказался, понял я, что это, Павлушка, твой одногодок. Только ты вон, какой справный на родительских харчах, а тот худорба. Одни глаза и зыркают, любопытства полные. Голова, видать, от рождения не чёсана – волосья в паклю сбились. Поди живности там...Одет во взрослые штаны, подрезанные внизу и подтянутые сверху верёвочкой, образуя юбчонку. Старая, давно не стиранная рубаха с завёрнутыми рукавами служит, наверное, как летом, так и зимой. Босые ноги покрыты цыпками. Некому заставлять парнишку даже умыться лишний раз. Продрал глаза и пошёл...

-Как  звать-то тебя?

-Сёмка.

-Учишься?

-Не-а. Нетути у нас школы.. Во всей округе, почитай, тожить нет.

-Выходит, читать не умеешь.

-А зачем оно мне? Пасу козу, что б себе молока надоить, да бабке Клаве стаканчик. Для того грамота  без дела.

-Родители живы?

-Покамест живут.

-Что значит – покамест?

-Да пьют оне обои, - вмешалась в разговор старушка. – Потом валяются в дому кто где. А мальшонка шам по шебе. Хороший он, добрый. Ижвидёныш тольки. Ижводит иво шудьба горемышная.

-На что пьют? Похоже, работы здесь никакой?

-Нетути. Какии-то бижнишмены иной раж приедут, шброшят нешколько мешков комбикорму... Ранешним временем швиней им кормили. Шейшаш шами энтим живём. Иже во шивуху делаим, кашу варим.

-А чего ради они вам его привозят?

-Хто его жнаит? Може жалеючи, а може, што б подохли быштрей. Жемлю ошлобонили. Деть-то наш некуда.

-Кто тебя, Сёмка кормит,- снова обратился я к мальчонке.

-А я сам. Приловоснился уже с того комбикорму не тольки кашу варить, но и лепёшки варганить. Правда, когда мало его остаётся, крошу туда лебеду.Ничего, есть можно. Я у родителев – кормилец, - по- взрослому похвастался он.

-Чего картошку и овощи не выращиваете? Тоже ведь еда. Витамины.

-Некому. Вот бабка Клава растит. Ползает по грядкам, убиватся. Потом отлёживатся по месяцу. Убраться я помогаю. Она мне на суп всегда даёт...

-Одежду где берёте?

-Вон те три дома пустые. В деревянный тулуп хозява оделись. По вашему – городскому померли старики. Достаём из сундуков их одежу, кому что придётся впору. А так взять негде.

Да-а... вроде моря близко нет, а как на необитаемом острове люди живут. Встал у меня комок в горле. Слёзы прошибли. Открыл я багажник, вытащил все гостинцы, что мать вам посылала, да и разделил между бабой Клавой и Сёмкой. Да ещё джинсы ему подарил. Видели б вы, как он ел конфетку шоколадную. Обнюхал сначала, вылизал всю обёртку, потом по махоньким кусочкам откусывал и сосал, продлевая удовольствие. Боялся я, что с голодухи накинется он на человеческую еду, потом животом будет маяться. А он съел две штуки, остальное завязал в пакете: «На потом. Родителев еще угостить надо». Вот ведь как бывает. Отец с матерью пьют, не просыхая, наплевать им на собственного сына, а он их любит, заботу ещё проявляет.

-Чего не уедете отсюда?

-На чём? Да и некуды, шинок. Ни у их, ни у меня никого на швете нема.

-Может со мной поедешь? – Спросил я Сёмку.- Устрою в детский дом. Там и школа и общежитие. Питание. Потом в ПТУ пойдешь. Специальность освоишь.

-А опосля? Под чужим забором ночевать? Не. Я свою хату и родителев не брошу. Без меня они совсем захиреют. А так ещё поживут. Да и бабке Клаве кто подмогнёт? Потом видно будет, - совсем по- взрослому ответил Семён.

Горько мне стало от всего увиденного и услышанного. В избу к старушке зайти я не решился, сославшись на спешку. Взял наполненную колодезной водой пластиковую бутылку и попрощался. На всякий случай оставил Сёмке свой мобильник и показал, как пользоваться. Наказал включать только при большой нужде, а то зарядка кончится. Дал и домашний адрес, может придётся свидеться.

Всю оставшуюся дорогу я, взрослый мужик, ехал и ревел во весь голос. Так жалко было ни в чём не повинных людей. Жизнь, какую строят наши правители, их на задворки, как слепых котят, выкинула. Помню, в детстве Макаренко читал. Как бездомных или убогих собирали по всей стране, кормили, поили и грамоте обучали. Сколько из таких.то великих людей выросло? А сейчас никому никакого дела нет: кто, как и где живёт. Живёт или прозябает. Ведь если по правде, то Сёмкины родители не от хорошей житухи в пьянство вдарились. Скорей от безысходности.

-Ты ешь, ешь, - подвинула курицу мужу Люба, сама смахивая с глаз слезинки. – Разве мы тому виноватые?

-Не мы. Правителей бы наших вместе с депутатами в эту деревню хоть бы на месячишко. И без довольствия. Нет у них, видно, совести. А моя мне теперь спокойно спать не даст. На следующий год в отпуск обязательно туда поеду. Буду уговаривать на переселение. Надо их как-то устраивать.

-Сёмку можно к нам взять, - вмешалась Люба. –А что, Пашке как брат будет. В школу устроим или на дому. А родителей его, конечно, в больницу, если возьмут, - неуверенно закончила она.

Там посмотрим. Главное, чтобы они эту зиму пережили.

                      Лариса Осокина.